[macci]

Еще один кусок для Лью. Вроде не так много. Но я - мудак.(( Можешь меня убить((

не бечено, не вычитано.

Кожу почти обжигает горячая вода, струи слишком сильно бьют по спине. Чувствую каждую каплю, будто оставляющую на мне отметину, но сделать напор тише и прохладней не хочется совсем. Я уже час сижу в ванне и понапрасну трачу не только свое время, но и деньги. Ведь потом придет такой прелестный счет с такими большими циферками.
Однако только под этим душем, с шумом этой стекающей воды мне казалось, что мысли наконец-то приходят в порядок. Вернее даже, возвращался рассудок вообще.

Последние выходные я почти не выходила из дома. Последние выходные сами прошли мимо моего дома и даже не заглянули в окно. Может быть, я отключилась? Потому что отчета себе в действиях я не отдавала. Четко помню все события, но как будто наблюдала за ними со стороны.
Вот на меня напали недалеко от того кошмарного бара.
Вот появился этот…этот… Я не знала, кто он. Не знала его имени. Не думала даже о том, как его зовут.
Помню, что побежала тогда на ту несчастную, освещенную улицу, схватила за руку первого попавшегося прохожего. Наверное, я показалась ему полоумной. Еще бы, представьте: на вас из переулка выскакивает лохматая, помятая, заплаканная, с потекшей тушью девушка и что-то кричит, указывает туда, откуда выбежала, захлебываясь, мелет чушь о каких-то ублюдках, о муже. Да, я соврала тогда, что он, тот, кто спас меня, мой муж. Это первое, что пришло мне в голову и, главное, осталось. Не знаю, как мне не отказали в помощи и не умчались от меня куда подальше. Но этот прохожий, видимо, был представителем той части человечества, которой не наплевать на чужие проблемы. Он помог мне дотащить до машины и уложить этот «подарок небес» (практически в прямом смысле). Видя мое состояние, предложил самому сесть за руль, отвезти нас в больницу, вызвать полицию, в конце концов. Я отказалась. Мне не хотелось нигде светиться, числиться в каком-то деле. Не хотелось, чтобы об этом знали в институте, чтобы об этом рассказали моему старенькому, одинокому отцу, который пережил уже инфаркт, и любое чрезмерное волнение теперь может его попросту убить.
Я сказала прохожему, чтобы он вызвал девять-один-один для тех перепивших уродов, и уехала.
То и дело поглядывая в зеркало заднего вида на своего тяжело дышащего избавителя, пыталась успокоить прежде себя и понять, куда нужно двигаться. Если ехать в больницу, где ему, конечно, помогут, то лишних вопросов все равно не избежать. Что с ним, почему он так выглядит, можете ли вы показать свои документы, где, разумеется, не окажется штампа… Это на улице, в холод, в темное время суток, в панике и в слезах можно обдурить мимо проходящих. Но больница теплая, светлая и полна не самыми глупыми людьми. Все это сулило вызов копов и нежелательные последствия.
Тогда я свернула домой. Я считала, что справлюсь с этой раной и сама, а иначе – не студентка четвертого курса медицинского. Слава Богу, не ошиблась. Все действительно было не так ужасно, как казалось в машине, в дороге до моего порога, что так мучительно долго тянулась.
Кое-как дотащила его до кровати (Боже, сколько же в нем веса?), помню, как ощутила еще одну волну животного страха, когда, сняв с него порванную и испачканную донельзя рубашку, обнаружила бесчисленное множество шрамов. Шрам на шраме, шрам на шраме. Кто же он такой?
Чего только мне не привиделось, о чем я только не подумала, подготавливая все необходимое для первой в моей жизни, пусть и маленькой операции. Зашивая колотую рану, я сосредоточилась настолько, что не услышала даже звонок мобильника. Ну а после, обработав свои труды водкой, вдруг нашедшейся в холодильнике (Дейл, хотя бы здесь ты был полезен), нашла в себе силы позвонить волнующейся подруге, соврать, что задержалась в пробках и что жутко устала, отшивая этого придурка. Я отрубилась прямо в кресле с трубкой в руке.
Наутро едва не заорала, увидев у себя в спальне незнакомого мужика, но визги, благо, сдержать сумела. Вспомнив, наконец, кто он, и что вообще за дела творятся, я снова позвонила – уже папе.
Сказала ему, что не смогу приехать на выходных. Что у меня все хорошо, нет, я ничем не болею, но на носу сессия, а мой хвост придавливает куча долгов, что я буду корпеть над горой конспектов и просто физически не потяну еще и поездку. Отец, грустно вздохнув, согласился, что четвертый курс медицинского института – не шутки, и пожелал мне удачи.
От своего «пациента» почти не отходила. Если я и выбиралась из квартиры, то только до ближайшей аптеки, чтобы закупить побольше бинтов для перевязки.
У него часто подымался жар, и я протирала его лоб влажным, смоченным в холодной воде полотенцем.
Иногда он стонал. Громко, навзрыд. Ему, возможно, что-то виделось плохое в бреду, не знаю. Я трясущейся ладонью гладила его огромные руки, пыталась петь колыбельную тонким, сдавленным страхом голосом и думала в такие моменты, что лучше бы отвезла этого странного и пугающего мужчину в больницу, а не занималась самодеятельностью. В какое-то из этих мгновений мне снова позвонила та подруга, и я послала ее к чертям. Больше мы не разговаривали.

Выключаю душ, и снова становится невыносимо тихо. Не вытираясь, заворачиваюсь в банный, махровый халат, зачем-то протираю запотевшее зеркало. Редко, но меня все же посещает мысль о сумасшествии.
Может быть, я – больная на голову шизофреничка? А это чудо на моей кровати – плод нездоровой фантазии?
Горько усмехаюсь и понимаю, что втайне я действительно на это надеюсь. Просто моя обычная жизнь в дребезги разбита теперь, ее разнесли в пух и прах тяжелой кувалдой, а осколки разбросали по свету, как в той сказке про Снежную Королеву, Кая и Герду. Мою любимую, кстати. Но ведь каждый человек будет чувствовать себя хуже некуда, если его обычное спокойствие, его обычный, уютный мирок нарушит некто, чьего имени он даже знать не будет?
Выходя из ванны, ежусь и потуже завязываю халат. Распаренного, мягкого, чуть ли не освежеванного тела тут же неприятно касается и мерзко ощупывает холод.
Я иду в свою комнату, проверить, как обычно, раненый «подарок небес», но, открыв дверь, захожусь в немом крике. Его нет. Нет! Нет! Кровать пуста! Никого! Что же это за… Я что, действительно чокнутая?! Но ведь постель смята!
Чувствую сзади чье-то присутствие, сглатываю, оборачиваюсь и утыкаюсь носом в широкую, мощную грудь.
Шрамы. Знакомые шрамы.
Медленно подымаю голову и встречаю затравленный, недоверчивый, колючий взгляд.
Я не успеваю опомниться, а меня уже прижали к двери и подставили кухонный нож к горлу. Мой кухонный нож!
Ударилась затылком об косяк, да так, что в ушах зазвенело. Когда же это кончится все?
– Стой, не убивай! – выпалила опять первое, пришедшее на ум. Чувствую, как капельки пота скатываются по спине. По чистой и без того мокрой спине. Я снова испытываю животный страх, как пару дней назад возле бара. Только теперь передо мной мой спаситель, мой «подарок небес».
– Кто ты? – спрашивает он. У меня перехватывает дыхание, ловлю себя на том, что бессмысленно открываю-закрываю рот. – Кто ты? – повторяет он уже со злостью в голосе.
– Я была в переулке, где ты убил тех троих, помнишь? – глубокий вдох перед еще одной скороговоркой. – Тебя ранили и… я привезла тебя сюда… здесь, дома, перевязала тебе рану… вот…
Сердце снова заходится в груди, кровь стучит в висках. Я снова боюсь за себя, за свою жизнь. Снова хочу убежать и навсегда-навсегда забыть.
Он грубо хватает меня за руку и одергивает халат. Зачем-то внимательно рассматривает мое голое правое плечо. Хочется ударить его чем-нибудь тяжелым, а потом забиться под кровать, например, чтобы меня перестали хватать, лапать и бить. Ей богу, это становится какой-то традицией.
Его пальцы, шершавые, жесткие, как у рабочих, положивших жизнь на возделывание земли, касаются кожи, будто режут. Надавливает, не церемонится вовсе, высматривает, хочет в чем-то убедиться, бормочет себе под нос, и мне почему-то кажется, что это заклинания.
Неприятно. Ощущение, что плечо мне вспарывают без обезболивающего. Я крепко зажмуриваюсь и отворачиваюсь. Все равно сделать ничего не смогу больше, пока не закончит этот обросший монстр свое непонятное дело. Слова на него явно не действуют.
Тяжело вздохнув, он отпускает меня и отворачивается.
– Зря. Что это за место?
– Моя квартира, – удивленно вскидываю бровь, развожу руками.
– А год? Какой сейчас год?
– Две тысячи десятый… а что?
Он хмурится, садится на кровать. На бинтах нет пятен крови, значит, швы не разошлись.
– Ничего. И долго я тут?
– Два дня. Тебя вообще сильно ранили.
Хриплый смех.
Он смеется? Да что вообще, черт возьми, происходит?!
– Царапина, сам бы выбрался.
Теперь уже я смеюсь. Хотя, это скорее называется нервным и истеричным хихиканьем.
– Сам? Колотая рана в боку! Скажи спасибо, что легкое не задело! И обошлось без зара…- я осеклась и замолчала. Смотрит так иронично, мол, яйцо курицу учит. Так на меня обычно декан косится, когда я, пытаясь выпендриться, рассказываю дополнительный, незаданный материал.
Даже обидно становится, и где-то негодование просыпается.
Но тебе, дура такая, стоит все равно заткнуться, ведь у него все тело – пособие для практикантов скорой помощи, ты действительно для него – просто соплячка, говорящая и без того очевидные вещи.
- Тебе бы себя в порядок привести,- сказала я и отошла к шкафу, искать чистые полотенца.